Речевание

Эдуард Прониловер

Оглавление   Стихи    Проза

Начало   Комментарии   Контакты

Из книги "Ковчег", 1998

Стихотворения и поэмы

1977

 

* * *

дед не разговаривал с бабушкой 45 лет
30 - при её жизни
и 15 - после её смерти
их разделяли обиды
                        жёны
                        годы
теперь они лежат рядом
обиды умерли
жёны смирились
время исчезло
я прихожу на кладбище
чтобы побыть всем вместе
я так любил их порознь

 

Красное и чёрное

я видел как пьют с покойником
сто пятьдесят горькой
льют на рыхлую землю

фотография на мраморе улыбается
потому что пьяному море по колено

 

* * *

Когда рассудок угасал
в томительном однообразьи,
живой цветок в стеклянной вазе
художник на стене писал.

Конец провидя наперёд,
молчали музы равнодушно.
Но к медленной руке послушно
стекались краски в свой черёд.

Мысль застывала, как металл,
терялся мир отъединённый.
Но творческий порыв стеснённый
сквозь тяжесть мысли прорастал.

И как бы ни петляла нить
сверхизощрённого страданья,
в глубинных тайниках сознанья
движенья не остановить...

Когда ж поплыли голоса
и тьма окутала рассудок,
заплакал на стене рисунок.
И кто-то закричал: «Роса!» 

И, сняв дрожащий стебелёк,
присутствующим всем в угоду
поставили подделку в воду:
живой давно уже поблёк.

И, сев за поминальный стол,
немедля позабыли участь
того, кто, вдохновенно мучась,
на смертный пьедестал взошёл,
кто был им ровней по всему.
Но если говорить о соли -
исполнил он чужую волю,
неясную и самому.

А люди пили за столом,
и ели за столом, и пели.
Они не слишком-то шумели,
не били прошлому челом,

с судьбою не играли в прятки,
порою видя из окна,
как суетились времена
и уходили без оглядки.

А мир был весел и жесток.
Они заметили не сразу,
что время искрошило вазу
и в воздухе повис цветок.

 

первое сентября

тихо затухает
города макет
как благоухает
вянущий букет

возгласы живые
с каменных мостков
стебли ножевые
лепет лепестков

чьи-то отголоски
светят напрямик
жмутся как подростки
гвоздики гвоздик

как из алебастра
слеплена в саду
слепнущая астра
плачет на слюду

заастральный голос
кто там назовись
красный гладиолус
улетает ввысь

 

* * *

я стою у калитки
бормотанье лягушек
выползают улитки
из замшелых ракушек

запах тлена и гари
над ковчегом последним
всякой твари - по паре
а художник - посредник

кто молчит кто рискует
кто задумался в драке
а художник рисует
допотопные знаки

 

Вариации на тему

1.
Меня давно сюжет манил.
Пожалуй, мы начнём с чернил.
С чего на свете ни начать -
на всём чернильная печать.
Она воссела на престол,
под ней - перо, бумага, стол.
Под нею - всё. А потому
представим комнатку в дыму,
где лампы жёлтый полусвет,
где пёрышко грызёт поэт
и мнит, возможно, что теперь
он сильный, как Жюльен Сорель.

Но сон свинцовою волной
накрыл поэта с головой,
поднял и в тяжесть окунул,
поэту слышен странный гул...
Времён протянутая длань,
видна спалённая Рязань,
распоротые животы,
от ужаса немые рты.
Куски в огонь роняет медь,
в желудки загнанную месть
втоптало ржанье лошадей...

И узкие глаза вождей...
Поэту снится мёртвый год,
пещерной вечности обход;
гробниц зловещие кубы,
в гробницах - вещие гробы.

И встали мёртвые творцы,
забрызгав кровью изразцы
заглохших торгов и церквей,
смеясь над участью своей.

И вождь в торжественный сугроб
горячий окунает лоб...

Бывает ли ужасней сон?
Поэт проснулся. На газон
упал холодный свет луны.
- Пусть мёртвые отомщены,
но без вести пропавший мир
не терпит сладкозвучных лир.

С такими мыслями поэт,
отбросив прочь перо и плед,
уходит в город, как в золу,
противиться мирскому злу...
Однако, слишком поздний час!
Печально ржёт его Пегас:
вокруг такая пустота -
не хватит белого листа.
В молчанье город погружён.
В витринах - Молох отражён.
И это - не комедь, не фарс.
Все фарсы отошли на Марс,
а с ними - многие мужи,
вконец уставшие от лжи,
чтоб на воинственной звезде
подумать о своей беде...

И всё. И продолженья нет.
Свеча горит. А где поэт?
Поэта нет. В окошке тьма.
Там осень... если не зима.
Листвы иль снега намело.
Разбито форточки стекло.
И ветер, навевая блажь,
качает гипсовый муляж,
листы бумаги теребит:
а в них - кто жив, а кто убит.
А кто здесь плачет под окном,
узнаем завтра за вином.

2.
Меня давно сюжет манил.
Пожалуй, мы начнём с чернил.
С чего на свете ни начать -
на всём чернильная печать.
Она воссела на престол,
под ней - перо, бумага, стол.
Под нею - всё. А потому
представим комнатку в дыму,
где лампы жёлтый полусвет,
где пёрышко грызёт поэт
и мнит, возможно, что теперь
он сильный, как Жюльен Сорель.

Поэт не плачет, не кричит,
он вглубь задумчиво мычит,
высиживая, как яйцо,
эпохи страшное лицо.

Ему мерещится типаж:
реальный, так сказать, мираж,
поэт-экзистенциалист,
худой, как шомпол или глист,
читает Сартра и Камю,
но чтит при всём при том семью,
а огненный его Пегас
в истории страны увяз
и, белый расточая жар,
печально ржёт среди татар,
когда во тьме веков потух
демократический наш дух
и более не воскресал,
поскольку немец был и галл,
и были подвиги Петра -
нет, не того, кто до утра
отрёкся трижды от Христа,
хотя душа была чиста...
А речь о том, при ком стрельцы,
забрызгав кровью изразцы
московских торгов и церквей,
достигли участи своей,
когда мужала и росла
в стране неврастения зла...

С такими мыслями поэт,
отбросив прочь перо и плед,
уходит в город, как в золу,
противиться мирскому злу,
не зная, что в борьбе со злом
Пегаса сделали козлом,
а русским даже за стихи
не отпускаются грехи...

Мы ждём. Но продолженья... нет.
Свеча горит. А где поэт?
Поэта нет. В окошке тьма.
Там осень... если не зима.
Простыл поэта лёгкий след
преданием далёких лет,
поскольку нынче любят фарс
и честно верят: это Марс,
где тени движутся во мгле,
но всё в порядке - на Земле;
мол, воздух в меру разряжён,
мол, нету пресловутых жён,
что денег требуют от нас
и шлют свекровей... на Парнас.
Конечно, это не Земля,
где в новом платье короля
гуляют многие мужи,
вконец уставшие от лжи,
а дети, мамушек любя,
идут не в люди, а в себя...
Пускай и юный наш поэт
идёт туда же. Не секрет,
что все дороги - только в Рим,
когда душой перегорим...

А что же автор? Он теперь
плотнее прикрывает дверь,
подолгу смотрится в поднос
и видит: бутафорский нос
приклеен вовсе не туда.
Он видит - это с ним беда
и надо стих попридержать,
на форму более нажать,
оставить лирику и блажь
и выдумать иной типаж.

 

 



Начало   Комментарии   Контакты

Борис Цейтлин,   Эдуард Прониловер,  Вадим Шуликовский,  Наум Вайман,   Юрий Соловьев