Из книги "Ковчег", 1998
Стихотворения и поэмы
1984
Стихи о Латвии
Ландыш, ласточка, тюльпан
Елена Васильева
по медленным облакам по огням терпеливым
узнаю твой берег
Латвия
Ласточка
Лада
в ладонях твоих прохладных
щёки во сне остужу
и увижу песок предрассветный
и песню услышу свою
Латвия
Ласточка
Лада
ландыш из пены балтийской
СОНЕТ
тугие волны Даугавы
корнями впитывает Рига
соборов пенье темноглавых -
на небе судороги крика
то память векового ига
ещё хранят дома и травы
внутри гудят твои октавы
а внешне ты - скупая книга
тяжелокаменных страниц
и вижу я как лютеранин
времён отыскивая нить
столетий размывает грани
и слышен петушиный крик
и город из беды возник
* * *
Люблю грозу в начале мая...
Тютчев
И грянул гром в начале мая -
(Как звёзды сшиблись во вражде!) -
И, ветки молнией ломая,
Застыл в недвижимой воде.
Люблю грозу и ливень чёрный,
Когда - последний человек! -
Усталый, детский и мочёный,
Я к Ною возвращусь в ковчег.
* * *
У слова - горькая основа.
Как жаль, что не хватило жестов...
Чего поэты рыщут снова?
Неужто слово - дело чести?
Или язык у них из жести?
Уж этот гул пустоголовый!..
Снеговик
От города и гонора отвык,
спокойно мне - за кольцевой, у леса...
Порой заходит в гости снеговик -
большой, крутого снежного замеса.
Морковным носом чутко поводя,
поблёскивая пуговками глазок,
он грубо набивается в дядья
и просит водки, девочек и сказок.
- Да что за сказки, милый человек?!
Я весь в снегу, а ты - из снега сделан.
- Ну что ты всё заладил: снег да снег...
Гляди, как на дворе теплеет - эвон!..
Промямлив ностальгическое «Вот…»,
он сядет, покряхтит, раскурит трубку...
«Растаю, - скажет, - старый бегемот,
весна задаст нам всем такую лупку!»
Я гостя утешаю, чем могу -
без водки, небылиц и снежной бабы...
«Ты, - говорю, - из снега, я - в снегу;
она нас всё равно не сберегла бы».
Он говорит: «Пойду. Такая жуть
в душе. Такая мука ледяная!
Растаю. После слепит кто-нибудь.
А может, и не слепит. Я не знаю».
И я не знаю, для чего он был,
кого он здесь искал, к кому тянулся...
К утру его красноречивый пыл
за школой мокрым местом обернулся.
* * *
возле площади Сенатской
рядом с Невским авеню
медный-медный
бледный-бледный
Пётр бронзовый летит
(на уда́лом на коню́
топчет бедную змею)
возле площади Сенатской
рядом с Невским авеню
бьёт копытом конь солдатский
по гадючьей парвеню
здравствуй здравствуй Петербург
на Неве стоишь - невечный
над Невою - надневечный
связан лентой подвенечной
с забубённою Москвой
здравствуй город над Невой
из Москвы к тебе приеду
и по канувшему следу
как по бреду побреду
то ли с жизнью не в ладу
то ли не в ладах с владыкой
Пётр слышь ты мне не тыкай
ты топчи свою змею
да не тронь мою семью
не топчи моих мгновений
был тебе один Евгений -
и довольно баста царь
всё что было - было встарь
а теперь в двадцатом веке
на исходе на корню
в самом крохотном отсеке
на московской авеню
(Ленинградский дом тринадцать)
я живу как в детстве жил
и намерен так держаться
до последних сил и жил
* * *
Я в мире не оставлю брата.
Лермонтов
Я иду, иду, и ночь тиха.
Господи, мы все не без греха,
но сегодня самый чёрный ворон
ангельскою чистотою полон.
Под ноги летит, сияя, лёд.
Сотни лет прошло, как начат год.
Я иду, иду, и город вечный
кажется дорогой бесконечной.
Ночь звенит - воистину тиха.
Горький отблеск русского стиха
осветил лицо моё живое,
всё его пространство мировое.
Снег дрожит на лодочном ветру,
голос тает медленно во рту...
Я прикрою веки на минуту -
и застигнут буду стужей лютой.
В зимней ночи, в самой глубине,
я жестикулирую во сне.
Только ветер прогудит, ночлежник,
был-де человек, и вот - подснежник...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ночь ножи запустит наугад,
и меня во тьме окликнет брат.
Я очнусь - на крик, на плач, по зову...
Здесь иначе не даётся слово.
