Из книги "Ковчег", 1998
Стихотворения и поэмы
1982
* * *
Милая сестрица,
добрая Алёнушка!
Я хочу напиться
с лужицы до донышка.
Но кричит сестрица:
- Что ты, несмышлёныш!
Это след копытца,
будешь сам зверёныш.
- Милая сестрица,
добрая Алёнушка!
Я хочу напиться
с лужицы до донышка.
- Брат, наш путь далече;
сядем, коль устанешь.
След здесь человечий,
хуже зверя станешь.
- Милая сестрица,
добрая Алёнушка!
Видишь, нет водицы...
Видишь, только солнышко...
- Спи ты, цвет мой алый,
я с тобой побуду.
Мы пришли, пожалуй.
Видишь, камень всюду...
* * *
Ни кола и ни двора,
чужеземные ветра,
снег неведомой планеты...
Город мой любимый, где ты?
В тёмном небе - лёгкий дым
над сияньем золотым:
слава Богу, не погасли
школа, детский сад и ясли.
Слава Богу - фонари...
Завтра утром снегири
прилетят клевать с кормушек
хлебных крошек, бывших мушек.
В тёмном небе - лёгкий дым.
Город, цел и невредим,
спит под алчный гул машинный,
гладя гребень петушиный...
Рано утром – чуть заря -
ничего не говоря,
кинет нам небрежно в очи
взгляд ребяческий... и волчий.
* * *
В предвечном Востряково -
кладбищенский уют.
Солидно и толково
надгробия плывут.
Парадно и цветисто
златятся письмена.
Но горечь аметиста -
с травы, с земли, со дна.
И виден, как под калькой,
при слабом свете дня
разбитый мир зеркальный,
в котором нет меня.
Ни тернии, ни лавры
здесь всходов не дают.
Сидят каменотавры
и спирт, как воду, пьют.
Какая тут беседа?!
Но я сквозь уйму лет
Коснусь ладонью деда -
и тихо вскрикнет дед;
потом насыплет перца
в две кружки, сгоряча,
и скажет: «Бычье сердце...
и печень - до плеча.
Меня разъели скука
и соль всея земли.
Такая это мука -
лежи и не пыли,
когда в тебе, бывало,
как жизненный заряд,
смертельные кристаллы
вдруг вспыхнут и горят.
И вспомнишь, как о чуде,
безмозглой головой,
как был отправлен в люди
по Первой мировой,
как век лепил навеки
мой соцавтопортрет:
убитые, калеки
и просто хлеба нет.
Об этом кровопуске
я с детской высоты
на идиш и по-русски
орал до хрипоты...
Газетная подёнка,
глупцов прохожих тьма;
и гладили жидёнка,
и били для ума.
Но с ходу в тюбетейку
иль в свой карман пустой
ловил я их копейку
как слиток золотой.
Горел в ней, как в кристалле,
весёлой жизни цвет.
Копейке - доверяли.
А прочим штукам - нет.
И был урок усвоен
(вся жизнь - напополам!):
один с копейкой - воин,
а без копейки - срам.
И что бы ни случалось -
был сладок мир и лих! -
она всегда являлась
наглее всех живых.
До Пешта и Стамбула
она меня гнала,
в бараний рог согнула
и в землю вогнала...
Судьба моя - за иксом.
Талант мой - ни при чём.
Я стал бы кукрыниксом,
а может - скрипачом.
Иль, выйдя в генералы,
хоть в прозе, хоть в стихе
писал бы мемуары
о всякой чепухе.
Но годы шли в уроды,
и я сквозь эту гнусь,
как первенец природы,
всё ручками тянусь...
Куда - и сам не знаю!
И только дальний звук...
далёкий... ба́ю-ба́ю...
Ты слышишь,
слышишь, внук?»
Я - слышу, я - внимаю,
как сам себя творю;
и камень обнимаю,
и с дедом говорю...
. . . . . . . . . . . . . .
Но тише листопада
уходят вглубь слова:
ограданенаграда,
проваливайтрава...
* * *
сойдет жара - увижу Суздаль
пузырчатые купола
монашеской неволи камни
и стаи чернокрылых птиц
здесь на обочине России
и слово есть - да молвить глупо
и речки есть - да всё нетёки
и зелен дол - да всё трава
дай Бог здоровья город с пальчик
заставные столбы Фелицы
стоят без времени и места
не въехать вам и не пройти
На Илыче1, или Воспоминание о Коми
Река в тайге. Селенье Сарь-ю-дин.
Горит огонь. И я стою один.
Забытая земля - людьми и Богом.
Здесь тыщи лет не ведали о многом,
на краешке Вселенной и Земли.
Последними из этих мест ушли
кикимора болотная и леший.
Был способ их исчезновенья... пеший.
Кому сказать?! Ушли они, ушли.
А лодка - вся рассохлась на мели.
И то им - не того, и это - плохо.
Они ушли, как вам известно, пёхом.
Нет чтобы жизнь налаживать свою
на Шижиме, на Эжве, на Укью2,
они - туда куда-то, в путь-дорожку;
оставили сушёную морошку,
огниво да свечу с пустым горшком...
Ушли они, сердешные, пешком.
Осталось вот безлюдное жилище.
Жилище... По-старинному - огнище.
А кто огонь бессмысленный зажёг,
тот будет поутру играть в рожок.
На песенку его слетятся духи...
А впрочем, это - слухи,
слухи,
слухи...
Оставили огонь - а для кого?
А ветошь тяжко шепчет: «А... того...
была и нечисть раньше... и святыя..,
да дни пошли, как кипяток, крутыя...
Все раньше были... да перевелись...»
И ветошь прошипела: «Што за жись-сь-сь-сь...»
Она права, я думаю, и всё же
так жаловаться на судьбу негоже.
Кого, скажи, морально замарал
старинный добрый способ - пешедрал?
А здесь - так вольно, бедно и опрятно.
Багровые надоблачные пятна
вдруг осветили землю подо мной -
и стал частицей неба мир земной.
Цветы порхали, весело болтая, -
жирушник, пижма, розга золотая.
А где сужался водяной простор -
рос камень, отголосок дальних гор...
Ночная парма3. Пармская обитель.
И я здесь - не последний небожитель.
1 Илыч - правый приток Печоры.
2 Шижим, Укью - притоки Илыча.
3 Тайга (коми).
